Дар Визентини трудно сравнить с талантом Каналетто, но для создания серии старинных гравюр с полотен выдающегося художника вряд ли можно было найти более подходящую кандидатуру. Мастерство гравера, Визентини соединял с прекрасным знанием перспективы, что позволило ему легко и точно передать замысел Каналетто. В его гравюрах, даже в большем степени, чем в живописной серии, ощутимо желание переосмыслить Венецию. Визентини смягчал перспективные сокращения Каналетто, изображая пространство еще более плавным, текучим, пластичным. Восприятие ровных, сбалансированных панорам не требует от взгляда зрителя ни малейшего усилия, в отличие от восприятия реальной Венеции, похожей на лабиринт из узких средневековых улочек и тупичков, в которых может запутаться даже венецианец.
На вопрос о цели издания Смита, однозначного ответа нет. Четырнадцать видов Каналетто, воспроизведенных в «Prospectus Magni…», оставались в его коллекции до самой смерти, и, по всей видимости, расставаться с ними консул не собирался. Нет никаких подтверждений и тому, что серия была выпущена как изысканное подарочное издание для друзей Смита. Скорее всего, Смит собирался отдать дань своим вкусам и оправдать оживания своих друзей. В картинах идеальной Венеции воплотились идеи и мечты того интеллектуального круга, к которому он принадлежал.
Венеция, совсем не случайно оказалась подходящим городом для мечтаний неопалладианцев о Золотом веке. В то время как Республика переживала политический и военный упадок, ее финансовая и коммерческая деятельность оставалась в относительном порядке. Более того, отказ от большой политики обеспечивал Республике возможность достаточно больших капиталовложений в строительство и градоустройство. Правление, не чуждое либеральности, давало свободу мысли и печати, сравнимую только со свободой в Голландии. Остальной континентальной Европе оставалось лишь завидовать венецианской раскрепощенности.
О славе венецианской живописи не приходится говорить — венецианские художники были нарасхват. Все европейские дворы, от Испании до России, стремились к тому, чтобы для них работали именно венецианцы. В Венеции процветало книгоиздательство, выходили наиболее известные в Италии журналы, располагались знаменитые театры и драматурги, работали выдающиеся певцы и композиторы.
Слава красивейшего города, обилие знаменитостей и разнообразие праздников делали Венецию привлекательной для всей Европы. В первой половине XVIII века она имела репутацию центра интернациональной интеллектуальной жизни, подобно Риму эпохи неоклассицизма или Парижу времен модерна. В то же время, далекая от серьезной европейской политики, с Сенатом, не обладавшим реальной властью (и поэтому не слишком назойливо досаждавшим согражданам и приезжим), не обремененная ни религиозным фанатизмом, ни национализмом, Венеция была городом легким, спокойным и радостным, землей обетованной для всех просвещенных людей того времени.